Это не вернуть

Я помню, было мне лет десять, наверное. Был летний день, и мы стояли с мамой на балконе четвёртого этажа нашей кирпичной пятиэтажки. Пахло кленовыми листьями, пылью летнего города, а на кухне закипал чайник. Мама улыбалась, и я тоже, был редкий момент нашей лёгкой, безоценочной близости, мать моя обычно была строгой женщиной. А возраст мой был таков, когда только начинаешь осознавать, что ты одинок и дистанция с родителями будет только нарастать.
читать дальше
Но в это мгновение мне ясно показалось, что мы так же близки, как в раннем детстве, был тот же свет, тот же балкон и звук закипающего чайника, может быть, он был самым важным. Мама улыбалась той же улыбкой, что и пять лет назад, да и как могло быть иначе – что такое пять лет для взрослого человека, а для десятилетнего мальчишки это полжизни, подумайте!

Это сейчас я бы улыбнулся и постарался до конца насладиться этими мгновениями, легко отпуская, смиряясь с неизбежностью их ухода, но тогда я вдруг испугался, что мама прямо сейчас перестанет улыбаться и уйдёт, и разом всё кончится. И когда закипел чайник, просто помчался на кухню налить нам чая и вернуться, я очень спешил.

Когда вбегал в кухню, я вдруг уронил бутылку молока со стола, она разлилась широкой волной прямо на чистый, недавно вымытый пол. Помните, были такие бутылки в советское время с широким горлом?

Помню своё отчаяние, как я схватил половую тряпку, даже не посмотрев на то, что она была сырой, и стал пытаться вытереть эту ужасную белую лужу, в которой могла утонуть моя радость, она не впитывалась, а лишь размазывалась по всей кухне…

Тогда я бросил её и изо всех сил побежал обратно, на балкон.

Мама стояла всё там же. И даже ещё улыбалась.

Я присел на порожек балкона и попытался через неудачу и предчувствие скорой расплаты за неё поймать последние ноты уходящей радости. И мне это, кажется, удалось.

А потом…

Потом мама зашла в дом и раздался крик: «Иди сюда!» Каждое её слово заставляло меня вжимать голову в плечи, словно в череп мне забивали с размаху толстые, шершавые гвозди.

Меня едва ли побили, не помню, но ощущение именно физической боли осталось и сейчас.

Конечно, если бы я мог тогда всё маме объяснить, она не стала бы ругаться, а, наверное, обняла бы меня. Но у детей просто не хватает взрослых слов, чтобы выразить свои детские чувства. А может и наоборот, детских слов не хватает, чтобы выразить взрослые чувства. Мне иногда кажется, что чувств детских и совсем не бывает – они сразу на вырост нам выдаются.

Пишу это вовсе не для того, чтобы сказать, какой я был и остался нежный и какие бывают жестокие родители. Вовсе нет.

Представьте, как видела всё происходившее моя мать, взрослая женщина, как стояла она на балконе, решившая наконец отдохнуть хоть пять минут от ежедневных дел и забот, и вот на тебе – возвращаешься в дом, где только что был вымыт пол, а там вся кухня в белых, жирных разводах. И тряпка брошена на полпути. Мало того, что ухитрился именно в эти редкие пять минут покоя что-то опрокинуть, ещё и размазал, ещё и не доделал, всё бросил и ушёл.

Всё так, конечно.

Но может быть? Может быть тот, у кого есть дети, прочтёт сейчас эти строчки и, попав в похожую ситуацию, не будет кричать и ругаться, не станет забивать гвозди, ведь кухня от этого чище не станет.

Может быть он рассмеется, а? Поймёт и, прижав голову испуганного мальчишки к себе, скажет: «Да ну его, это молоко и пол. У меня ведь есть ты, а у тебя – я!»

Ведь очень скоро мы расстанемся. Мы отдаляемся друг от друга каждый день, незаметно, но ещё пара лет, и детство твоё пройдёт, ты станешь подростком, отдалишься от меня внутренне, а потом и взрослым, став ещё дальше: уедешь учиться, работать, жить свою жизнь.

А потом мы расстанемся насовсем.
Навсегда.
Но у нас есть ещё эти минуты. Где летний запах и тёплая пыль.

...Где ты со мной, как жеребёнок у живота лошади, и как ей нужно лишь опустить голову, чтобы вдохнуть запах его волос между чутких ушек, так и мне, достаточно опустить руку и погладить волосы у тебя на макушке. Однажды макушка твоя уйдёт далеко ввысь, и чтобы увидеть её, мне нужно будет, чтобы ты сел и обязательно рядом.

Но пока…
Не прогоните. Не испугайте.
Мы всё ещё вместе.

Максим Цхай

27.01.2018 в 16:31

Пишет  Солнечная Кысь:

Сегодня день снятия Блокады Ленинграда....

Упокой Господи души рабов Твоих - всех погибших во время Блокады.

URL записи

Крещение Господне
Поздравляю всех Православных с Праздником Богоявления!

Рассказы и притчи.
ДЬЯВОЛЬСКОЕ ПОСПЕШЕНИЕ .

Поздно ночью в пустынной келье молился послушник. Он очень устал,
натрудившись за день, и теперь торопливо проговаривал слова, спеша
закончить длинное правило.
Несколько раз сбивался, останавливался, а
затем всё так же быстро продолжал. И не видел того, как под окном
выросла чья-то фигура.
Непрошеный гость был огромным и стоял, наклонившись, прислушиваясь к каждому слову, а на его лице блуждала довольная ухмылка. Когда же он услыхал, что послушник перепутал слова молитвы, – толкнул плечом дверь и оказался внутри.
читать дальшеХозяин опешил. Перед ним, смрадный и безобразный, стоял… дьявол.
— Ну, что? Доболтался? – мерзко ухмыльнулся гость.
Человек взмахнул руками, попятился в угол и упал, вжавшись в стену.
— Изыди, изыди! Прочь, прочь! – шептал он. Рука его поднялась, чётки
беспомощно повисли.
Дьявол оскалился, насмешливо покосился на чётки и придвинулся ближе:
— Да нет, теперь без тебя не уйду. Мой ты!
Послушник замотал головой.
— Нет! Нет! Не твой! – в ужасе повторяли его губы.
— Как же не мой? Болтун ты! Всё скорее да быстрее, проболтать – и с плеч
долой! Вставай, идём!
Лицо послушника покрылось испариной. Он пытался овладеть собой, но
задыхался от отвратительного запаха, что распространял вокруг себя
дьявол, и хотел отвернуться.
— Что нос-то воротишь? – вдруг гаркнул дьявол. – Слыхал я, как ты
молишься! – и он начал поспешно проговаривать слова, передразнивая
послушника.
Тот мучительно покраснел.
— Узнал себя? – издевался демон.
Да, послушник узнавал себя, и свою торопливость, и то, как путал слова.
Но всё-таки он был тем, кто любил и почитал Бога, а потому поднял глаза
и, почувствовав внезапную смелость, твёрдо сказал:
— Я – не твой! Я – христианин!
— Ха-ха-ха!!! – загоготал дьявол. – Христианин! Много вас, таких, по
земле бродит!
Он сделал движение, и в один миг стена кельи распахнулась, и взору
послушника открылся весь мир. Множество людей, обгоняя друг друга,
куда-то спешили, торопились и путались. Напряжённые, с уставшими лицами, они казались заводными игрушками.
— Вот они, — насмешливо скалился дьявол, — куклы человеческие. Всё
наспех, навскидку, да абы как… Ты думаешь, они успевают задуматься?
Сделать что-либо глубоко и серьезно?
Послушник с тоской покачал головой: где уж тут успеть! А дьявол
продолжал:
— Весь мир так живёт: бегом, бегом. Наспех едят, наспех общаются с
друзьями. А знаешь, как это называется? Дьявольское поспешение. А
дьявольское – значит, моё!
И с этими словами он властно и требовательно протянул свою лапу:
— Вставай! Человек задрожал. Он понял, что если сейчас, сию минуту, ничего непредпримет, то навсегда попадёт в мучительную власть этих когтистых безжалостных лап. Но как же помочь себе, если даже молитва, это единственное средство, в его устах не имела спасительной силы? И вдруг… Тихо, твёрдо и ясно он произнес:
— Отче наш! Слова звучали отчётливо, и демон нахмурился.
— Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! – он произносил каждое слово: веско, медленно, глубоко, и та молитва, что уже тысячу раз была проговорена им бездумно, вдруг обрела новую силу. – Да будет воля Твоя…Гостю стало нехорошо, он закрутил носом, не находя себе места. А когда послушник закончил молитву и все так же ясно и твердо отчеканил «Аминь!»— дьявол дёрнулся – и исчез.
В келье стало тихо. Обливаясь слезами, послушник подполз к алтарю и
схватил икону Божьей Матери. «Простите, простите!» — шептали его уста.
Он долго плакал, прося прощения, а затем открыл своё правило и медленно, спокойно и внятно начал его читать.
…Дьявол долго бродил по лесу, оглядываясь на хижину послушника. Прежде тёмная, сейчас она светилась огнем. То был жар молитвы, и даже отсюда, издалека, он жёг демона нестерпимым пламенем. Он злился, сверкал зубами, но подойти ближе уже не мог…